Название: Волхвы
Рейтинг: G
Персонажи: Каспар, Бальтазар, Мельхиор
Кай без Герды
- Я не узнаю себя в зеркале, не узнаю себя в зеркале.
Губы шептали, касаясь холодного стекла и оставляя легкое туманное облачко на гладкой поверхности.
- Не узнаю…
Руки судорожно хватались за золоченую раму, а запястья вдруг стали изящно-тонкими. Незнакомыми, не его. Зеркальная гладь отпускала, неохотно, как будто давно любимые объятия, боящиеся столь быстрого расставания. С той стороны реальности за ним внимательно наблюдала женщина. Каштановые волосы упругими локонами струились по обнаженной высокой груди. Она дышала тяжело, тонкие крылья носа трепетали, на бледных щеках играл румянец. Каспар криво усмехнулся, и женщина в зеркале в точности повторила его жест. Ее рука вдруг поднялась и дотронулась до стекла, и что-то заставило мужчину сделать то же самое. Они закружились по комнате, оба, каждый в своей собственной реальности.
- Ну и пусть, - рассмеялся он чужым звонким смехом.
читать дальшеНо, внезапно остановившись, вновь взглянул в зеркало; незнакомка не уходила, полностью завладев им. Его душой, телом и даже голосом.
- В конце концов, пусть будет так, пока что, Кассиопея.
Вновь приблизившись к зеркалу, он стал пристально рассматривать ее разрез глаз, контур губ, высокие скулы, очертания стройной фигуры, касаясь и проводя по коже раскрытыми ладонями. Чужое тело вдруг приобретало почти родственные черты, становилось его, принадлежало ему. Молодая женщина вновь улыбнулась сама себе, оглянувшись на платья, разложенные на кровати, словно ожидающие ее появления.
В это морозное утро зима рисовала кружевнее узоры на окнах. Дети выставляли красные свечи в прозрачных склянках на подоконники, на улицах в многочисленных вертепах проигрывалась старая мистерия о рождении новой жизни, продавалась сладкая вата и горячий шоколад. Говорят, Снежная королева любила детей, и ее время – это пора детства. Длинный шлейф платья волочился за Кассиопеей, а тонкие каблуки утопали в притоптанном снеге, когда она шла по предрождественской Вене, согревая озябшие ладони в пушистой муфте.
- Фройляйн, - негромкий оклик заставил остановиться, - Ваш платок, Вы его обронили.
Она обернулась, увидев протянутую ладонь с зажатой в пальцах белоснежной материей.
- Это же Ваш платок? – несколько озадаченно переспросил молодой человек.
- Нет, - ответила девушка.
- Простите, - совсем смутившись прошептал он, смяв тонкий батист в руках.
Вышитые вензеля в его углах исказились в изломанных линиях. Они молчали, и ветер трепал светлые волосы незнакомца.
- Простите, - вновь повторил он, - Но, может быть, Вы согласитесь выпить со мной по чашке чая? Мое имя Кай.
- Кассиопея, - машинально представилась она улыбнувшись.
В кафе теплый воздух был наполнен пряными ароматами свежей выпечки и сладкой ванили. От чашек с горячим напитком поднимался легкий дымок, словно скрывая тонкой вуалью внимательные взгляды. Глаза Кая - прозрачное стекло - ничего не отражали, странно-пугающим чистым оттенком. Горячий фарфор жег пальцы, забирая холод.
- Где твоя Герда, Кай?
- Где твоя семья, Кассиопея?
- Где-то каждый из нас вспоминает друг о друге, - задумчиво произнесла она.
- Где-то далеко Герда заблудилась среди ледяных пустынь, - тихо рассмеялся он, - И мне придется без срока составлять из льдинок слово «вечность».
- Даже вечность когда-нибудь проходит.
- Да… ты совсем не похожа на большую часть известных мне дам, - молодой человек покачал головой, сделав аккуратный глоток горячего чая.
- На кого же я тогда похожа? - девушка насмешливо прищурила глаза.
- На философа. Их вечно ищущий мужской разум делит мир на части, а сердце…
Кай на секунды замолчал, вычерчивая кончиками пальцев на темном дереве столешницы витиеватые невидимые узоры.
- Что сердце? – Кассиопея чуть настороженно вернула его к реальности.
- Сердце не понимает логики, не ждет упорядоченности и кровоточит от законов, установленных разумом.
- И человеческая душа мечется между «можно» и «нельзя», как между небом и землей, так и не найдя выхода. Где Бог, где вечность, куда ведет Вифлеемская звезда? Никто не знает.
И ей вдруг вспомнилось, как страшно взглянуть в отражение и вновь не узнать себя, потеряться как Герда, навсегда утонув в холодной глади ледяного зеркального мира. Но тепло зимнего вечера вновь возвращает к действительности, заставляя забыть ненадолго о будущем.
Алмазная пыль все также кружится за окнами уютной кофейни, заметая улицы, бриллиантами искрясь в одежде и волосах прохожих. Снег скрывал тревогу, заметая прошлое до самой весны, где скрывается будущее. А между ними лишь мгновение, и Каспар, как никто другой, знал, что нужно ценить «сейчас», а не то, что «было» или «будет потом».
Щелкунчик
Хрустальные льдинки в огромных люстрах казалось чуть трепетали, играя с ослепляющим блеском. Тени, на миг затаившись в мраморных изгибах статуй, кривили в гротескных усмешках их неживые каменные рты. Здание Венской оперы словно притихло в ожидании. Бальтазар спускался с лестницы, привычно проводя раскрытой ладонью по тяжелым периллам, в холле приглушенно звучали голоса, наполняя пространство предпраздничной суетой. Он почти никогда не оставался на приемах после концертов, предпочитая им тишину городских улиц, где уже начинали зажигаться первые фонари, и падающий снег кружился в их обманчивом неясном свете. Музыка все еще отдавалась эхом в сознании, как голос единственной возлюбленной.
- Господин дирижер.
Топот маленьких ножек послышался за спиной.
- Господин дирижер, - капризные интонации зазвучали отчетливее.
Мужчина обернулся, увидев перед собой девочку. Тяжелый бархат ее платья спускался к плитам пола, пепельные пряди волос уложены безупречными локонами, и легкий шелест веера словно заканчивал образ миниатюрной светской дамы.
- Здравствуйте, - она протянула маленькую ручку, затянутую в лайк длинной перчатки, драгоценные камни сияли в браслете.
- Здравствуйте, - улыбнулся мужчина, склоняясь над ее рукой в символическом поцелуе.
- Я бы хотела… - смутившись, девочка все же взяла себя в руки, продолжая, - Я бы хотела поблагодарить Вас за «Щелкунчика». Я никогда не слышала ничего прекрасней.
- Благодарю.
- И мне хотелось спросить, верите ли вы в сказки?
Это было похоже на игру во взрослую жизнь, позы и тон, женская грация, но в изумительно синих глазах скользила надежда на чудо, родом из детства.
- А Вы верите в сказки?
- Конечно, - с жаром произнесла она, - Ведь Крысиный король всегда будет повержен, а Принц получит трон. Разве не так?
Бальтазар на секунду прикрыл глаза, вслушиваясь в ее слова, легкая грусть коснулась сердца.
- Только так, - произнес мужчина, - Но секрет в том, что сказки создаем мы сами. И, несомненно, благородный принц найдет вас, если, конечно, Вы сами этого захотите.
- Я так и знала, что все нужно брать в свои руки! - недовольно воскликнула она, - Но, ах, я совсем забыла, меня должно быть заждались. До свидания, я обязательно посещу Ваши следующие концерты.
И она, с совершенно детской непосредственностью, убежала, на прощанье помахав ему рукой. Бальтазар долго смотрел ей вслед; мысли о той, другой жизни, которую он мог бы прожить, не давали покоя. Там тепло от пламени камина переплетается с теплом любимых рук, гостеприимный дом, размеренный уклад жизни и знание того, что будет завтра. Мир грез, уюта, без извечных интриг и опасности. Где у окна, подперев подбородок рукой, ждала бы принцесса, так и ни разу не уколовшая палец зачарованным веретеном. Он не выбрал такую жизнь. Не заслужил? Не захотел? Легкое прикосновение вырвало из плена размышлений, неясное, словно навеянное миром снов. Холодные пальцы перебирали его каштановые пряди, чувственно, почти нежно. Знакомый запах духов, прозрачно-ледяной, как аромат северных цветов. Объятья, готовые вот-вот разомкнуться. И голос, узнаваемый с первых нот.
- Доброй ночи, господин дирижер.
Механическая Галатея
Стальной блеск проволоки и фарфоровая бледность. Жизнь, текущая по проводам. Мерно. Почти незаметно. Она сидит, сложив руки на коленях, и смотрит прямо перед собой. Губы в застывшей улыбке, распахнутые темные глаза, пряди волос, игриво упавшие на лоб. Безупречное платье – ни одной изломанной, неправильной линии. Она идеальна.
- Моя мечта никогда не сбудется, - молодой человек, всматривался в ее застывший, без выражения, взгляд, - Мои надежды никогда не осуществятся, - он отошел чуть дальше, словно любуясь собственным творением.
Но кукла молчала, оставаясь все также неподвижной. Мельхиор, грустно улыбнувшись ей, снял очки, устало протирая стекла. В лаборатории прохладно, и по коже начинают ползти мурашки от непривычной тишины без обычных механических звуков. Пигмалиону никогда не стать богом, не вдохнуть божественную искру в податливую глину, не заставить биться чужое сердце. Он прекрасно знает это. Какое страшное слово «никогда». За окнами шумит Вена, нарочито навязчиво напоминая о зимних праздниках. Рождество, так глупо, так несуразно уверяющее в чуде. И он не верил в эти человеческие предрассудки, но каждый год маленький иррациональный огонек надежды вспыхивал в нем, вновь и вновь напоминая о себе. Почему люди продолжают надеяться, зажигая свечи в самые темные ночи, радуются, как маленькие дети? Верят в седого и доброго чудака, раздающего подарки, хотя сами никогда не видели его. Мельхиор всегда доверял лишь проверенному, верил доказанному, пользовался испытанным. Но против воли, опять и опять зажигал красные свечи каждое Рождество. Их мягкий свет окрашивал в теплый румянец слишком светлую кожу, его так и не ожившей Галатеи наполняя блеском глаза. И уже казалось она через мгновения встанет, впервые заговорив с ним. И, может быть, они будут танцевать старинный вальс. Но воск оплавлялся, скатываясь тяжелыми каплями, так напоминающими слезы, и ничего не происходило.